Дневник выжившего
Материалы подготовлены и переданы для публикации Безручко Леонидом к Международному дню памяти жертв Холокоста.
Дневник был написан уроженцем посёлка Ясень Осиповичского района Ковалем Мотой Ароновичем, 1929 года рождения, в начале 1970-х гг.. После смерти Коваля М.А. хранился у его вдовы Розы Коваль. Она репатриировалась в Израиль в 1991 г. в г.Наария. Дневник был передан в архив Мемориального комплекса истории Холокоста Яд Вашем в середине 2013 года. Сам дневник представляет собой тетрадь из 72 страниц, написанных на русском языке. В тетради описывается жизнь Коваля Моты в период 1941-1944 гг., детали жизни в гетто, побег из гетто, нахождение в партизанских отрядах. Он был среди немногих евреев, которые спаслись. Убежал 2 (12) марта, когда произошло тотальное уничтожение евреев на ст. Ясень. Был уничтожен 141 еврей. Пятнадцать из них были членами семьи Коваля, включая его родителей.
Записи из дневника, повествующие о начале оккупации, подтверждают и дополняют воспоминания жителя ст. Ясень Синицкого Владимира Александровича, записанные мною в 2008 году.
Воспоминания Коваля Моты Ароновича:
«В первые дни войны я помню, как над Бобруйском наводили прожекторы, и мы с родителями не спали, сидели все ночи на улице и прятались от самолётов, которые, почему-то мы думали, будут бомбить [посёлок] Ясень. Помню, как начали ехать беженцы в сторону Бобруйска и что будет дальше, я никак не мог себе представить. В эти дни уже были слышны разговоры предателей, что вас всех перебьют и что жизнь для вас кончилась.
Когда ещё по железной дороге двигались красноармейцы, приехала немецкая разведка и через очень короткий срок, со стороны Старинок начала двигаться колонна немцев. Шло и ехало их очень много, некоторые бегали по домам и просили: «Матка, яйка…”
А после того, как проехали немцы, в Ясени стали устанавливаться немецкие порядки…
К нам домой начали приходить немцы и полицаи и забирать то, что у нас было. Жизнь становилась такой, что приносить домой уже никто ничего не мог.
Через несколько недель после прихода немцев, в 5 часов утра началась большая стрельба. К Ясени подошли наши войска и начали громить немцев. Мы уже подумали, что сейчас выгонят немцев. Мать накрыла нас подушками и велела лежать, а стрельба из орудий и из винтовок всё усиливалась. Я посмотрел в окно, в щель ставни, и увидел, как с обратной стороны железной дороги, около бани, стоял красноармеец и стрелял в немцев.
Когда окончился бой, немцы остались в Ясени. Их понаехало ещё больше, к ним подошло подкрепление. Тогда немцы начали выводить взрослых мужчин и сажать их под забор около нашего дома. Немцы сказали, что из наших домов кто-то стрелял, и приготовились их расстреливать. В это время прибежали женщины, стали плакать и просить, чтобы не расстреливали мужчин, но это ничего не помогало. Тогда моя мать захотела их откупить, послала меня с яйцами к немцам. Но мне немец дал хорошо прикладом, отобрал яйца и велел: «Шнель» – бежать. После этого всех, кого приготовили стрелять, отвели в хлебную будку и продержали несколько дней. Часть из них затем расстреляли за уборной вокзала – жителей ст.Ясень Дышлевича, Банта, Филипчика, остальных фамилий я не помню».
Из воспоминаний Синицкого В.А.:
«После отступления красноармейцев немцы расстреляли много мужчин со станции. Сказали, что те стреляли по немцам из своих домов во время боя. Человек 12-15 их было расстрелянных. Среди них были Филипчик, Дышлевич и другие».
Этот массовый расстрел мирных жителей произошёл после рейда 32-й кавалеристской дивизии на станцию Ясень в конце июля 1941 года.
Из дневника Коваля М.А.:
«Прошло несколько дней после этого боя. Немцы стали злее, чем были. Начали собрать предателей [полицаев – авт.], которые хотели расправиться с теми, кто им мешал. Помню такой разговор предателя Сидоровича, который сказал: «Я сейчас с кем захочу, сделаю что хочу». Он владел немецким языком. В это время на ст. Ясень уже была немецкая комендатура – полицейское управление».
Из воспоминаний Синицкого В.А.:
«Оккупационная администрация размещалась в здании школы. Комендант жил там же, при комендатуре. Охрана состояла из немцев и полиции. Комендантов немецкие власти постоянно меняли, через каждые несколько месяцев приезжал новый.
В полицию пошли служить добровольцы, менее чем через месяц после начала войны. Это были кулаки, ранее судимые, в целом недовольные советской властью. Других заставляли в полицию идти силой. У них было безвыходное положение. Немцы говорили: «Не пойдёшь – расстреляем тебя и семью». Так попадались даже коммунисты…
Полицаями были не только местные, но и пришлые вместе с немцами. Таким был и начальник полиции, бывший политрук, старший лейтенант Тарахович.
Были полицаи, которые вынюхивали, выискивали тех, кто имел связь с партизанами. В основном, полиция была как вспомогательная сила – они арестовывали, приводили задержанных, охраняли. За службу всем полицаям давали немецкий паёк и деньги».
Из дневника Коваля М.А.:
«Всех евреев согнали в одно место, по пять-шесть семей в один дом, т.е. в гетто. Время ещё было тёплое – лето. Дома, которые освободились, заняли предатели. В первое время всех взрослых из гетто начали гонять на работу, но ничего не давали. Положение было у всех тяжёлое. Я в то время понять этого ещё не мог. Люди не знали, куда податься. Не было вожака, который мог увести всех в лес, или просто боялись оставить детей и стариков. А тех, кто об этом и задумывался, немцы сразу увозили и расстреливали (кажется, в Осиповичи).”
Из воспоминаний Синицкого В.А.:
«Первое время евреев гоняли на общественные работы вместе со всеми. Заставляли расчищать железнодорожное полотно на 50 метров по обе стороны. Будучи подростками, мы работали вместе с евреями при комендатуре: пилили, кололи и складывали дрова. Когда нам давали какую-нибудь еду, всё делили поровну. Всем евреям нашили на одежду жёлтые латки, каждый день выводили на работу. Вначале гетто не было. Евреи жили в своих домах. Они предчувствовали приближающуюся трагедию. В январе 1942 года они попытались уйти из посёлка. Сумели отойти только на 300 – 400 метров, когда их обнаружили немцы. После этого, при помощи полицаев, немцы согнали всех евреев в несколько рядом стоящих домов, устроили гетто».
Из дневника Коваля М.А.:
«В гетто становилось холодно, наступала осень. Немцы уже начали расстреливать евреев, а куда бежать никто не знал. Время шло, все уже слышали о том, что происходило в Бобруйске, Осиповичах, Свислочи, теперь приходилось только ждать смерти. Все уже вроде бы смирились, но почему же взрослые ничего не делали?
Есть приходилось всё, что достанешь. Дети, от 10 до 13 лет, за которыми строго не следили, просили милостыню. Так длилось до февраля месяца. За это время я обходил вокруг все деревни и по два-три дня не приходил домой. Приносил взрослым покушать. Это были куски хлеба, которые мне удавалось выпросить.
В феврале я вернулся домой днём, ночевал я в 8 км от Ясени, в д.Подъясенки. Когда я пришёл домой, возле вокзала стоял карательный отряд, который, как сказали, всех будет расстреливать. В это время бежали все, кто куда… Я и ещё один мальчик, Зуська Айзенштат, не похожий на еврея, он был весь белый, побежали в сторону завода [деревообрабатывающей артель – авт.]. Правда, нас никто не задерживал. Дошли мы до деревни Сухлово. И он [Зуська] там остался, сказал, что его спрячут. А что мне было делать, куда и к кому идти? Стою около деревни, и решить не могу. И так как идти было некуда, решил вернуться в Ясень. Я уже шёл в Ясень умирать, когда встретил местных жителей, которые ехали из Ясени, и они сказали: «Там ваших бьют…».
Так начались скитания по деревням голодного и замёрзшего подростка – Сухлово, затем Корытное, где удалось переночевать, Буда, Богушовка”.
Из дневника Коваля М.А.:
«Туда [в Богушовку] я пришёл, когда стемнело. Я стал проситься переночевать. Но во всех домах стояли немцы, и куда бы я ни заходил, отправляли к старосте. А идти к старосте – это означало попасть в руки немцев, он ведь сдаст немцам, ведь сами немцы пока на мальчика внимания не обращают.
Делать было нечего – иду к старосте. Открываю дверь и вижу женщину из Ясени. Всё, думаю, попался, сам пришёл в руки. А сам говорю, что иду из детдома, но ведь она меня знает, как мать своего сына. Меня трясёт – зуб на зуб не попадает. Видя это, она решила меня успокоить и говорит: «Мы ничего плохого тебе не сделаем». И тут же дала покушать. А в другой комнате её дома были немцы. И тут она стала говорить, что есть такие места, где есть партизаны, что там, в лесах и даже в деревнях живут евреи, и что одна семья еврейская из их деревни, а их зять – командир партизанский. Она сказала, что покажет мне, где они [партизаны] и в каких местах. Теперь мне было куда идти. Меня уложили спать.
Утром меня покормили и велели написать своей рукой, через какие деревни идти. Утром хозяйка провела меня через железную дорогу, попрощалась, и я пошёл».
На пути Коваля Моты была д.Гороховичи, Старое Селое, Козловичи [Глусский район – авт.].
В д. Козловичи не было немцев. Зайдя в первый попавшийся дом погреться Мота узнал, что в доме бывшего председателя колхоза находятся партизаны. Он пришёл в этот дом и увидел трёх мужчин с винтовками – это были разведчики партизанского отряда. Мота стал просить, чтобы взяли его с собой, но они не могли этого сделать – были на задании. Оставалось только ждать.
Вскоре в дом, где находился Мота, пришли партизаны с командиром Зеленковичем. Они шли на задание. Командир согласился взять парня, сказав ему идти в д.Ратмировичи [Гомельская обл., Октябрьский р-н – авт.]. Там находился отряд Балахонова* «За Советскую Родину».
Из наградного листа от 18 октября 1943 года на Балахонова Александра Гавриловича, представленного к медали «Партизану Отечественной войны I степени»: «За время пребывания в партизанском отряде тов. Балахонов А.Г. участвовал в боевых операциях у д.Оземли, Поречье, где показал себя смелым и бесстрашным бойцом с немецкими захватчиками. В феврале месяце 1942 г. организовал партизанский отряд в количестве 150 чел. Тов. Балахонов ушёл на выполнение боевого задания в Осиповичский район, где погиб в мае месяце 1942 года».
Воспоминания о пребывании в партизанском отряде
Из дневника Коваля М.А.:
«Жизнь с партизанами ещё не значила, что я спасён, правда, с ними я мог покушать. Для партизан в деревнях тогда можно было взять всё. Ведь ещё было много колхозного у крестьян, партизаны брали у них продовольствие для нужд отряда. Через несколько дней на Ратмировичи напали немцы. Помню, как мы – дети, жёны партизан, бежали в сторону д.Зеленковичи. Был такой глубокий снег, что казалось можно мне спрятаться целиком. К вечеру мы пришли в Зеленковичи. Дальше немцы не пошли, только сожгли место, где стояли партизаны».
В электронной базе данных «Белорусские деревни, сожженные в годы Великой Отечественной войны» содержится сведения о д.Ратмировичи Октябрьского района Гомельской области, разрушенной в годы войны в апреле 1942 года. Из 76 домов было разрушено 64, убито 17 мирных жителей.
На следующий день отряд вернулся в Ратмировичи, убитых партизан наскоро похоронили, «зарыли снегом», и ушли на хутор Лучки.
Находясь на хуторе Коваль Мота описывает, как пытается бороться со вшами:
«Снимал рубашку и выносил на мороз, оставаясь в пальтишке. Но, когда одевал обратно, все вши были живые». Позже, провели травлю вшей, т.е. одежду мальчика отдали прокипятить, а взамен дали крестьянское бельё.
Через некоторое время отряд вызвали в д.Рудобелка* – участвовать в партизанской операции. Моту решили взять с собой, чтобы оставить у местных жителей.
*Деревня Рудобелка – один из центров Октябрьско-Любанского партизанской зоны. В апреле 1942 года каратели почти полностью, сожгли деревню вместе с жителями, в том числе из соседних деревень (погибло более 700 человек).
Из дневника Коваля М.А.:
«Мы поехали на лошадях в санях по железной дороге, которая не действовала. Мороз был очень сильный. Проехав немного, приходилось бежать за санями, чтобы согреться. Так я попал в столицу партизан, где в то время жило много жителей, которые спаслись от немцев»
Через несколько дней отряд вернулся назад, в д. Зеленковичи. Мота уговорил командира взять его с собой.
Коваля Моту вновь привели в отряд Балахонова. Отряд разместился по домам в д.Зеленковичи. После нападения на д.Зеленковичи карателей, отряд отступил, а Мота вместе с хозвзводом оказался на хуторе Лучки. На следующий день на хутор напали каратели.
После нападения немцев на хутор, Мота долго бродил по лесу, пока не встретил партизанский пост из отряда Шваякова*. Партизаны привели мальчика к себе в отряд.
Вот как Мота описывает быт партизан: «В отряде были шалаши, буданы – стены из веток ёлок, а сверху большая дырка. Внутри горел костёр, целое дерево, вокруг которого все спали. Прямо за этим домом стоял большой котёл, на котором готовили кушать».
(*Шваяков Устин Никитич с июля 1941 г. партизан, командир инициативной группы, на базе которой на территории Глусского района в январе 1942 г. сформирован отряд им. Н. А. Щорса; по август 1943 командир этого отряда).
Моту вновь привели в отряд Балахонова. Коваля Моту и ещё нескольких детей партизаны решили распределить по соседним деревням, пообещав при этом заботится о них. Но Мота всё равно стремился попасть в партизанский отряд. Так, он с таким же подростком как сам, оказался в лесу.
В лесу они встретил с еврейскую семью – старика с женой и девочкой и некоторое время прожили с ними. Собирали и варили зелёный щавель, ходили по соседним деревням – просили покушать. Вскоре партизаны из леса перешли обратно в Рудобелку и Мота устроился к ним пастухом, пасти коров. За это давали поесть. Так, год прожил Коваль Мота при партизанском отряде в Рудобелке. Посёлок часто бомбили.
Из дневника Коваля М.А.:
«Самолёты, как бешеные, гонялись за живыми людьми. Помню, как сразу прилетело девять, хотя на такую деревню и одного предостаточно. После таких бомбёжек были раненые и их отправляли на самолётах в тыл за линию фронта».
Некоторое время Мота прожил в доме начальника особого отдела бригады (так его называли) Лесникова, был одет и накормлен. После того как Лесников перевёз свою семью из-под Парич, Моту взяла к себе партизанская семья Масловых.
Осенью 1943/44 года в Рудобелку приехала военная разведка, всем объявили, что линия фронта находится в 10 километрах. Вскоре всем небоеспособным было сказано уходить в тыл, за линию фронта. Но район Рудобелки оказался окружён немцами, и сделать это не было возможности. Мирным жителям и солдатам-окруженцам пришлось уходить в лес. Питались с партизанских складов – брали там муку и зерно, ели мясо лошадей: «Этих лошадей расстреливали и ели, а как ели – погреешь кусок на палке и грызёшь». Немцы регулярно прочёсывали лес.
Из дневника Коваля М.А.:
«Была уже зима, мы находились на краю леса, у самых болот и почему-то лёд на болоте не держал. Одежда пришла в негодность, пальцы торчали из сапог, а жили под открытым небом. Уже выстрелы из наших орудий проносились над лесом, а немцы всё время прочищали лес. И вот однажды стали слышны их голоса. Мы бросились бежать, бросились прямо в болото. Немцы в болото не пошли, только стреляли по болоту. Когда я вылез из болота к сухому месту, люди развели костёр. Возле костра я сразу заснул в замёрзшей одежде.
Немцы нас так прижали, что бежать уже было больше некуда. Я сел на пень и стал просить Бога: «Спаси! Зачем ты меня оставил так долго мучиться, всё равно помирать придётся… » И здесь взяли меня немцы…»
На этом записи дневника обрываются в связи с болезнью Моты Ароновича. После войны Мота Коваль женился на Розе (предположительно Рахель Гофман) и поселился в Ленинграде.
Он умер в Ленинграде в 1975 году от рака. Был известен как любящий, скромный человек.
Безручко Л.В., педагог дополнительного образования ГУДО «ОРЦТДиМ»
Об авторе
