Боевая активность Жохова

Продолжаем публиковать мемуары партизан-флегонтовцев.

“Боевая активность” – так называется очередная глава книги “Рейдовая в походе”, вышедшей в 1984 году.

Автор главы – Жохов И.В. – весьма интересная личность среди партизан-флегонтовцев.

В историю партизанского движения всей Беларуси он попал как автор инициативы о введении т.н. “социалистического соревнования” среди партизан накануне  и во время “рельсовой войны”. О самой инициативе и о ее вреде планируем рассказать позже…

Кроме этого, остается “в тени” брестский период партизан-флегонтовцев, когда Жохов И.В. был назначен комбригом весной 1944 года, но почему смог пробыть на этом посту непродолжительный срок – это загадка…

После войны Жохов И.В. частый гость у школьников, приезжал на встречи в Рассоху.

Судя по фотографии много писал…

 

Короткая биографическая справка:

 

Иван Васильевич Жохов

родился в мае 1914 года в деревне Кульнево  Малоярославедского района Калужской области. С октября 1941-го в партизанах: комиссар отряда «Сын» в Московской области, комиссар отряда «Вихрь», затем командир взвода кавалерийского отряда «Боевой», командир этого отряда, комиссар бригады «За Родину» имени А. К. Флегонтова. Член КПСС с 1941 года. Награжден орденом Красной Звезды и десятью медалями. В настоящее время (на 1984 год) пенсионер, живет в Москве.

Жохов И.В. рассказывает:

“…Кратковременная стоянка нашего кавалерийского отряда в районе  расположения партизанской бригады Ф. Ф. Дубровского поначалу не сулила неожиданных стычек с врагом.

«Отдохнешь денек-другой — и дальше»,— думали многие конники, в том числе и бойцы нашего взвода.

Основания для этого были веские: хотя рейд отряда начался совсем недавно, мы успели преодолеть значительное расстояние по лесным дорогам временно оккупированной территории, переправиться через несколько водных преград и принять участие в ряде боевых операций, проводившихся местными партизанами. Тем желаннее был теперь хотя бы непродолжительный отдых. Но отдыхать не пришлось…

10 сентября меня вызвал дядя Леша, Алексей Канидьевич Флегонтов, и, усадив напротив себя, обстоятельно, с подробностями заговорил:
— Слушай, Ваня, внимательно, потому что хочу поручить тебе важное дело. В разговоре с комбригом Дубровским выяснилось, что по шоссе Лепель — Камень каждый день с рассвета до позднего вечера движутся немецкие автомашины с различными грузами. Фронт, сам знаешь, проходит отсюда не очень далеко, поэтому и высокое германское начальство часто пользуется дорогой.
— Почему же партизаны Дубровского не помешают им? — невольно удивился я.

Алексей Канидьевнч пожал плечами:
— Главная причина в том, что фашистские автоколонны и даже отдельные автомашины, как правило, сопровождаются танкетками и броневиками. Не полезешь же на них очертя голову. А для минирования шоссе у здешней бригады нет ни мин, ни хотя бы взрывчатки.
— Значит, надо помочь им?
— Угадал. Не просто помочь, а вместе с хлопцами Дубровского заминировать дорогу, устроить засаду, из противотанкового ружья подбить сопровождающий броневик или танкетку да и уничтожить две-три автомашины. По возможности захватить трофеи, желательно и «языка» из офицерского состава. В большой и продолжительный бой не ввязываться: гарнизоны близко один от другого, не успеете оглянуться, как к фашистам подоспеет помощь. Одним словом, обдумай все хорошенько и завтра к концу
дня отправляйся со своим взводом на шоссе. С вами пойдут одиннадцать партизан Дубровского и наш расчет противотанкового ружья.

План намеченной операции мне помог разработать начальник штаба отряда «Боевой» Федор Федорович Тараненко. Вместе с нашим взводом и одиннадцатью местными партизанами в ней должны были участвовать 34 человека. Заминировать шоссе и устроить засаду наметили между населенными пунктами Боровка и Камень, оттуда в случае необходимости будет легче отойти под прикрытие леса. Отход с места операции — по сигналу командира через связных, а в критической ситуации — по красной ракете.

Характер операции, место и время проведения ее до выхода из лагеря хранились в строжайшей тайне от всех, кроме командования отряда и комбрига Дубровского.

В 19.00 на следующий день мы покинули лагерь и в пятом часу утра 12 сентября прибыли на место засады, предварительно проведя разведку. Я разделил личный состав на три группы и объяснил, что каждая из них должна делать.

Закипела работа. Автоматчики тщательно маскировались, пулеметчики и расчет противотанкового ружья оборудовали огневые точки, подрывники закладывали мины на шоссе. К рассвету мы закончили всю подготовку.

В семь часов утра показался неторопливо шагавший по дороге человек.
— Пропустить! — передал я по цепи, и одинокий путник прошел мимо засады, не заметил ничего подозрительного.

Через полчаса появилась повозка. Мы ее подпустили поближе и выяснили, что это дорожный каток, какими фашисты обычно проверяют, не заминированы ли грунтовые и шоссейные дороги.
— Убрать! — приказал я Щербакову и Шлыковскому.
Хлопцы выскочили на дорогу, повернули лошадь в сторону и вместе с ошеломленным неожиданностью немолодым кучером, восседавшим на передке катка, погнали к лесу. Не сделай мы этого, ни в чем не повинный человек наверняка погиб бы от взрыва первой же нашей мины, раздавленной катком. А взрыв этой милы неизбежно сорвал бы всю нашу операцию. Возницу мы допросили, отправили с провожатым в безопасное место.

Ждем. Солнце светит уж вовсю, а вражеских машин на шоссе почему-то нет ни одной. Вместо них справа появилась телега с тремя, по виду гражданскими, седоками. Хотел я ее пропустить, но лошадь неожиданно остановилась, с телеги спрыгнули двое с нарукавными нашивками полицейских и о чем-то оживленно заспорили между собой.
«Ну, этих отпускать нельзя»,— решил я и приказал Щербакову с Фоминым задержать полицейских. Но те опять уселись на телегу и не спеша поехали по направлению к Боровке.
Я — к Щербакову.
— Почему промедлили?
— Патрон перекосило,— виновато развел руками Фомин.— Пока выправляли, они успели уехать.
Ругай не ругай — какая польза, тем более что со стороны Боровки вдруг донесся шум автомобильных моторов. Однако впоследствии выяснилось, что перекос патрона в бесшумке принес нам неоценимую пользу: приехав в деревню, полицейские доложили, что путь по шоссе свободен, и гитлеровцы сразу начали заводить машины.

С каждой минутой шум моторов нарастал. И вот показалась вражеская автоколонна, впереди нее пятитонка, груженная чем-то тяжелым.

П.Н.Литвинов и В.С.Кузьмичев, подпустив ее на расстояние метров в тридцать, метким выстрелом из противотанкового ружья будто пригвоздили к месту. В ту же минуту слева минер С.Т.Агапанов поднял на воздух одиннадцатую в колонне машину с фашистской охраной, и сразу, как по сигналу, заговорили все наши пулеметы, автоматы и винтовки.
— Литвинов, бей следующую! — крикнул я, поднимая партизан в атаку.
И пока мы громили метавшихся по шоссе гитлеровцев, пэтээровцы успели прошить еще девять вражеских автомашин, из которых четыре запылали факелом.

Ребята творили буквально чудеса. Несмотря на ответный огонь противника, К. А. ІІІлыковский противотанковой гранатой подорвал автомашину, а в это время Г. А. Егоров, убив немецкого офицера, взял его автомат и термитным шариком поджег еще один автомобиль.
— Глядите, хлопцы, какой-то начальник тикает через шоссе! — крикнул Резкий и, прицелившись из винтовки, ранил беглеца.
— Далеко не уйдет! — ответил Шлыковский и очередью из автомата прикончил гитлеровца, оказавшегося, по изъятым у него документам, важной птицей.

Бой ожесточался. Мы упорно продолжали громить колонну. Неожиданная гибель Фомина, сраженного разрывной пулей, еще более усилила наш яростный порыв. Во всей колонне оставалась целой единственная автомашина, но из противотанкового ружья уничтожили и ее.

Пора было отходить, тем более что из деревни Камень на помощь своим уже спешили гитлеровцы. Михаилу Аверину с подрывниками, находившимся на правом фланге засады, удалось подорвать их переднюю машину, и, воспользовавшись возникшей после этого у противника заминкой, мы все по сигналу красной ракеты отошли к месту сбора, унося с собой многочисленные трофеи, изъятые документы и — с горечью, с болыо — тело нашего боевого товарища, отважного партизана Фомина.

В семь часов утра 13 сентября взвод прибыл на стоянку отряда «Боевой», где нас встретил и поблагодарил за выполнение боевого задания Алексей Канидьевич Флегонтов. А задание действительно было выполнено успешно: по донесениям связных, мы уничтожили 12 автомашин, из них две легковые, одну с передвижной радиостанцией, ДРУГУЮ с охраной и восемь с боеприпасами и другими грузами. Фашисты в бою с нашей засадой потеряли 80 своих вояк, из них трех офицеров.

После создания бригады «За Родину», которую возглавило прежнее командование нашего рейдового отряда, командиром «Боевого» назначили меня, комиссаром — Б. М. Макарова и начальником штаба — В. И. Бобкова.

О строительстве партизанского лагеря в Рассохе

Поскольку продолжение рейда решено было отложить, мы начали строить отрядный лагерь в лесном урочище, расположенном между деревнями Зенанполье и Маковье. Благоустройством землянок, естественно, приходилось заниматься в нечастые перерывы между боевыми операциями, которых с избытком хватало всем отрядам бригады. Ведь почти ежедневно группы партизан уходили то подрывать вражеские железнодорожные эшелоны, то разрушать мосты па коммуникациях, то в засады на шоссейных дорогах подстерегать передвигавшиеся по ним фашистские автоколонны и конные обозы.

Проходили последние месяцы сорок второго года, от недавней завоевательской прыти немецко-фашистских захватчиков не осталось и следа. Поняли, что растрезвоненный на весь мир гитлеровский молниеносный «дранг нах остен» лопнул как мыльный пузырь, и на собственной шкуре почувствовали, что воевать с Красной Армией, с советскими патриотами тяжело.

В полдень 10 ноября 1942 года в лагерь прискакал на коне Михаил Чистяков, доставивший донесение командира отделения Зиновия Щербакова, накануне вечером отправившегося со своими партизанами подрывать эшелон на железной дороге Минск — Борисов.

Щербаков сообщал, что прибывший из Червеня гитлеровский карательный отряд численностью более двухсот солдат и офицеров после зверской расправы над мирными жителями деревни Майзерово с такою же целью направился в сторону Зенанполья.

Партизанское отделение залегло в засаду и будет сдерживать продвижение карателей. В это время мы — комиссар отряда Борис Макаров, начальник штаба Владимир Бобков, командир эскадрона Петр Вальков и я — находились в доме лесника Тита Марковича Стельмаха. Немедленно сообщив о полученном донесении в штаб бригады, в считанные минуты подняли по тревоге своих кавалеристов и помчались на помощь отделению Щербакова. В пути к нам присоединились конники отряда Владимира Андреевича Тихомирова во главе со своим командиром. С ними на полном скаку неслась и партизанская 76-миллнметровая пушка.

Прибыли мы к опушке леса, недалеко от которой шел жаркий бой, в самые напряженные, критические минуты. Численность карателей превосходила отделение Щербакова более чем в двадцать пять раз, но горсточка смельчаков не дрогнула, отбивая атаку за атакой и стремительными перебежками меняя местоположение бойцов. Даже когда у партизан кончились патроны, они продолжали отбиваться от наседавших фашистов, забрасывая их ручными и противотанковыми гранатами. А у гитлеровских головорезов с каждым мгновением крепла уверенность в том, что им вот-вот удастся уничтожить всех до единого «лесных бандитов».

И вдруг — несколько пушечных выстрелов с лесной опушки, разрывы снарядов в наступающей цепи мышиного цвета мундиров, грозное нарастающее «ура!». На карателей обрушились партизанские конники, сверкая клинками, и фашисты бросились наутек, оставляя на земле раненых и убитых.

Гнали мы их почти до самого Червеня. А потом отправились в деревню Майзерово, где увидели плоды «нового порядка», который немецко-фашистские захватчики принесли на нашу землю. Шесть пылавших изб, восемнадцать трупов расстрелянных мирных жителей — малолетних детей, женщин и стариков. Разве такое простишь?!

Вернулись в лагерь. Даже не верилось, что разгром крупного карательного отряда не стоил нам ни одной потери. Это красноречивое свидетельство растущего боевого мастерства народных мстителей.

Раздумывая обо всем этом, я незаметно для себя уснул на нарах в штабной землянке, а когда на следующее утро проснулся и решил обойти лагерь, увидел возле землянки разведчиков аккуратно сложенную стопку листов плотного белого картона. Откуда он здесь? Зашел к разведчикам. Ну, молодцы: жилище просторное, с высоким потолком, большим окном, выходящим на юг. Вернувшиеся под утро с задания хлопцы богатырски спят по двое на топчанах-кроватях, выстроенных вдоль стен в строгом порядке справа и слева, с широким проходом посередине. Между топчанами — небольшие, вроде как в пассажирских вагонах, самодельные столики с лежащими на них различными вещами.

Не чудо ли: на одном из таких столиков бережно выкопанный и пересаженный в консервную банку кустик лесного «огонька» с распустившимися ярко-розовыми цветочками. У противоположной от входа стены, под окном, длинный стол, обитый тем самым белым картоном, на столе еще не погашенная с ночи керосиновая лампа. А слева от входа — пирамида с винтовками, автоматами и шашками, справа — миниатюрная, сложенная из кирпичей, побеленная свежей известкой печка с вмурованной в нее чугунной плитой, на которой стоят, дожидаясь хозяев, круглые солдатские котелки.

Один человек бодрствовал в землянке — командир отрядной разведки Михаил Ильич Четвериков. Сидя на корточках возле печки, он разжигал в ней огонь, а увидев меня, вскочил и вытянул руки по швам. Я поднес палец к губам: мол, тихо, но мешай хлопцам утренние сны досматривать. И кивнул головой на дверь: выйдем, надо поговорить.
Вышли.
— Откуда у вас этот картон? — поинтересовался я.
— С картонного завода ребята вчера приволокли,— ответил Миша,— Хотим обить им стены и потолок землянки.
— А можно еще достать?
— Да там его полно. И охрана завода фиговая, два десятка немцев и полицейских. Послать небольшую группу партизан — без особого труда всех уничтожат.
— Направь туда, Михаил Ильич, сегодня же троих разведчиков. Пускай хорошенько все разузнают, тогда и решим, что делать.

А мысленно я уже успел это решить…
В двух километрах от лагеря, в густом ельнике, в стороне даже от здешних лесных дорог мы соорудили на скорую руку несколько землянок для партизанского госпиталя. В них уже разместили больше двадцати раненых, но нет гарантии, что в схватках с врагом они не будут поступать в госпиталь и в дальнейшем. Значит, наш долг, наша священная обязанность, не откладывая, не медля, построить взамен кое-как сляпанных теперешних пристанищ добротные, как у разведчиков, просторные, благоустроенные землянки, и обязательно с печками для отопления в период уже близкой зимы. Это во-первых. И во-вторых, в самом лагере пора оборудовать хорошую столовую, чтобы наши люди питались не как попало, чаще всего всухомятку, а могли три раза в день получать горячую пищу. Вот для чего нужен этот соблазнительный белый картон: и для партизанского госпиталя, и для партизанской столовой. И разведчики в ближайшие же дни раздобудут его!

О дальнейшем строительстве и благоустройстве лагеря шла речь и в штабе отряда, куда мы собрались, чтобы подытожить результаты вчерашнего боя с карателями и вместе обсудить первоочередные, неотложные хозяйственные дела. Не терпящих отлагательства дел хватало: отряд быстро рос за счет вступления в него новых партизан из местных жителей, до прихода зимы оставались не месяцы, а считанные недели, поэтому исключительное значение приобретало создание хотя бы сносных условий для жизни в лесном лагере.

Докладывая об этом, я незаметно для самого себя увлекся и с жаром заговорил и о госпитале, и о столовой. Закончил, почти оборвал последнюю фразу, увидев, как улыбаются товарищи.
— Вы что? — чуть не рассердился.
А комиссар Борис Макарович Макаров улыбнулся еще шире:
— Если бы не эта война, быть бы нашему командиру отличным хозяйственником!
— Не просто хозяйственником, а строителем,— поддержал его начальник штаба Владимир Иванович Бобков.
Но начальник особого отдела бригады Александр Васильевич Фаюстов не поддержал предложенного ими шутливого тона.
— Дело не в том,— серьезно начал он,— кто из нас мог бы кем стать, не случись войны. Иван Васильевич прав в самом главном: и жилье надо без задержек готовить к зиме, и госпиталь благоустраивать, и операционную землянку оборудовать, и столовую обязательно нужно построить. Сегодня же доложу обо всем этом комбригу и комиссару бригады, постараюсь убедить их, что наш командир прав.

Хотел я поблагодарить Фаюстова за поддержку, но не успел: в землянку вбежал дежурный по лагерю Алексей Бычков и скороговоркой доложил, что со стороны деревень Забот и Перунов Мост слышатся выстрелы из винтовок и
автоматов. Мы вышли из землянки, прислушались. Да, стреляют…
— Седлать коней! — приказал я дежурному.— Поднять весь лагерь по тревоге!
И тут же отправил в штаб бригады связного с донесением о том, что через пятнадцать минут поведу отряд к месту стрельбы.

Пока готовились к выступлению, в лагерь примчался нарочный с нашего поста около деревни Перунов Мост, а минутой позднее из Зенапполья прибежали Катя Петренко и Саша Кругликов. От них мы и услышали о том, что произошло.

К недобитым вчера карателям гитлеровское начальство подбросило сегодня свежих головорезов и полицейских, двинувшихся в наступление со стороны деревни Забот. Им удалось потеснить наш пост у Перунова Моста, ворваться в этот населенный пункт и, как обычно, приступить там к наведению фашистского «нового порядка».

Надо было спешить на помощь. Конники «Боевого» карьером рванули с места и по пути, как накануне, соединились с группой партизан отряда Тихомирова, которых на этот раз вел начальник штаба бригады Федор Федорович Тараненко.

Остановились на опушке леса, вблизи Зенанполья, и после короткого совещания Федор Федорович принял довольно дерзкое решение: разделить наши силы на три группы, каждая из которых будет действовать самостоятельно, хотя и по единому плану. Первая группа во главе с комиссаром «Боевого» Макаровым и командиром эскадрона Вальковым уходит в тыл карателям, устраивает засаду на пути вероятного отхода их в сторону деревни Забот и наносит удар по гитлеровцам, когда те начнут отступать. Вторую группу я поведу и тоже в тыл врага, в засаду на пути возможного отхода головорезов к деревне Майзерово. А третья группа во главе с начальником штаба нашего отряда Бобковым после артиллерийской подготовки завязывает бой и переходит в наступление со стороны леса и Зенанполья. С нею идет начальник штаба бригады.

Прикинули время, необходимое каждой группе для сосредоточения на исходных рубежах. Разошлись по своим маршрутам. И в условленную минуту обе тихомировские пушки открыли дружный огонь. Тараненко и Бобков подняли своих партизан в атаку. Но каратели предпочли не принимать боя. Бросив повозки с награбленным имуществом, хлебом, привязанными к телегам коровами, они, огрызаясь из автоматов, начали организованный отход к деревне Майзерово. Гитлеровцы двигались по лесной дороге плотной колонной, строем по два, с офицером на лошади впереди. Наша засада подпустила их поближе и но моему сигналу ударила из винтовок, автоматов и пулеметов.

Офицер, как подрубленный, рухнул с коня, немцы попятились, но сумели развернуться, залечь и открыть довольно сильный ответный огонь. Медлить было нельзя: враг мог закрепиться, и я поднял всю свою группу в атаку. Первыми ринулись в бой партизаны отделения Зиновия Щербакова, за ними разведчики Михаила Четверикова, потом все остальные.

Фашисты не выдержали яростного партизанского натиска, заторопились в сторону деревни Забот, однако и там их встретила дружным огнем засада Макарова и Валькова. Вот когда гитлеровцы поняли, что мы перекрыли все их пути отступления. Попытались они организовать круговую оборону, отбить наш натиск шквальным огнем из станкового пулемета. Но партизаны пустили в ход гранаты, Петр Вальков уничтожил вражеский расчет, захватил пулемет и повернул его против фашистов. Бой перешел в рукопашную схватку. Храбро и мужественно дрались Петр Литвинов, Павел Аралин, Иван Чубанов, Андрей Мотин и все остальные.

И каратели не выдержали, начали поспешный отход в сторону деревни Забот, оставляя по пути раненых и убитых. Мы не стали преследовать «непобедимых»: хватит с них того, что получили. Но в это время ко мне подбежал запыхавшийся партизан из отделения Георгия Егорова.
— Товарищ командир, со стороны Червеня к деревне Майзерово движется большая группа фашистов,— доложил он.
— А ваше отделение что делает?
— Егоров сделал засаду, хочет задержать их.
— Хорошо, возвращайся к своим. Скажи командиру — поможем!
Посоветовавшись с начальником штаба бригады Ф. Ф. Тараненко, я приказал командиру 2-го эскадрона Н. Н. Беззубову собрать человек тридцать своих партизан и мчаться на помощь к устроившему засаду отделению Егорова. Но, как вскоре выяснилось, это отделение обошлось без поддержки. Нарвавшись на меткий автоматный огонь засады, фашисты в считанные минуты потеряли восемь головорезов убитыми и, не рискнув ввязываться в продолжительный бой, сочли за лучшее повернуть назад в Червень. А Георгий Егоров и его отважные хлопцы, подобрав брошенные карателями шесть винтовок, патроны и гранаты, решили вернуться в свой лагерь. Недалеко от места засады их, возбужденных, веселых, обвешанных захваченными трофеями, и встретили мчавшиеся во весь опор конники Беззубова.

Пришлось вместе возвращаться назад, тем более что к этому времени направлялись к лагерю все партизаны, принимавшие в этот день участие в разгроме гитлеровских вояк. Как обычно, штаб бригады постарался уточнить результаты проведенной операции. С помощью разведки и подпольщиков Червеня было выяснено, что благодаря четкому взаимодействию отрядов «Боевой» и имени Сталина карательный сброд гитлеровцев численностью до 270 человек был не только оттеснен от деревни Перунов Мост, но и обращен в бегство, потеряв при этом 37 солдат и офицеров, одного пленного, 30 винтовок, станковый и ручной пулеметы, более 40 гранат и свыше четырех тысяч патронов.

Все наши партизаны остались живы. Только политрук Борис Кабец и комиссар отряда «Боевой» Борис Макаров получили пулевые ранения. Но некоторое время спустя оба они вернулись в строй.

Был и еще один, весьма благотворный, результат нашей операции: весть о разгроме карателей, многократно преувеличенная людской молвой, мгновенно разнеслась по всему району. И в партизанские отряды бригады «За Родину» потянулись новые и новые советские патриоты. В наш отряд сразу пришли двенадцать жителей деревни Горки во главе с коммунистами Петром Кавко и Савелием Близшоком, да еще и винтовки о собой принесли, и на двух подводах привезли овес для партизанских лошадей.

В связи с тем что ЦК КП(б) Белоруссии назначил комиссара партизанской бригады «За Родину» имени А. К. Флегоптова Григория Романовича Чернявского секретарем Минского сельского подпольного райкома партии, нам, готовившимся в это время к продолжению рейда па запад, пришлось распрощаться с ним. Комиссаром бригады Белорусский штаб партизанского движения назначил меня. Как ни старались мы с комбригом Ф. Ф. Тараненко держать в секрете план предстоящего перехода на Брестчину, все равно о нем стало известно каким-то образом некоторым партизанам, а от них — местным жителям в окрестных деревнях и, что хуже всего, дошло до врага.

Убедились мы в этом, предприняв закончившуюся неудачей попытку перейти железную дорогу Минск — Бобруйск: всего лишь несколько суток назад на намеченном для перехода участке магистрали была обычная охрана, а теперь фашисты неожиданно для нас в несколько раз численно увеличили и усилили ее. Стало ясно: противник знает, что часть партизан намеревается куда-то перейти из Червенского района Минской области, и предпримет меры, чтобы помешать этому.

Нам в таком случае остается единственное: начав рейд, в кратчайшее время оторваться от «здешних» оккупантов и, как прежде бывало не раз, затеряться среди необъятного моря белорусских лесов. Для этого прежде всего надо было переправиться, силой прорваться через железную дорогу!

Сделать это решили в стороне от прежнего места, недалеко от станции Дричин, где на насыпи магистрали находился укрепленный вражеский блокпост. Обезвредить гарнизон блокпоста вызвался Сергей Тимофеевич Самарин, выросший в нашем славном «Боевом» из рядового партизана сначала в политрука взвода, потом эскадрона, а теперь и комиссара отряда. Мужество, храбрость и мастерство отличали его, до войны сугубо мирного человека. Сколько раз за время нашего рейда попадал Сергей Тимофеевич в многочисленных схватках с противником в сложнейшие ситуации и всегда выходил из них целым и невредимым. Потому и не было у командования бригады возражений, когда Самарин вызвался возглавить штурмовую группу, выделенную для захвата блокпоста.

Операция эта, связанная с опасностью для партизан группы, прошла хорошо. Сергей Тимофеевич одним из первых ворвался в помещение блокпоста, уничтожил двух засевших там фашистов, захватил ручной пулемет и три винтовки. В это время находившиеся снаружи партизаны перебили пытавшихся разбежаться остальных гитлеровцев, и путь бригаде через железнодорожную магистраль был открыт.

19 ноября 1943 года мы остановились в деревне Святица, от которой до расположения штаба Брестского партизанского соединения оставалось совершить всего лишь один суточный переход. Но путь туда лежал по берегу озера Выгоновское, по трудно проходимой болотистой местности и непременно через деревни Выгоноще и Бобровичи, куда узнавшие о нашем продвижении немецкие захватчики заранее перебросили значительные силы из гарнизона в Телеханах, чтобы устроить партизанам «горячую» встречу.

Лезть на верную гибель мы не собирались, а поэтому задержались в деревне Святица, пока разведчики выяснили, нет ли в нужном бригаде направлении другого, менее опасного пути. Но из поисков ничего обнадеживающего не получилось, хотя разведчики буквально сбились с ног. И тогда я решил посоветоваться с С. Т. Самариным.
— Для начала надо немногое,— сказал я.— Хорошенько выяснить обстановку в деревнях Выгоноще и Бобровичи и попытаться найти место обхода этих деревень. Надо бы разыскать и проводников среди местных жителей. Без них будем тыкаться из стороны в сторону, как в потемках.

Выслушав меня, Самарин молча развернул свою карту, отыскал на ней обе названные деревни, спрятал карту в планшет и сказал:
— Отпустите со мной Ильящука и Семенкова. Все, что надо, будет сделано.
— А не мало ли тебе двух помощников? — усомнился я.
— В самый раз хватит,— скуповато улыбнулся Сергей Тимофеевич.— Ну, я пошел.

Вечером он с А. П. Ильящуком и А. Н. Семенковым верхом на лошадях покинули стоянку отряда. Осторожно доехали в темноте до подступов к деревне Выгоноще, и тут Самарин велел остановиться.
— Надо поглядеть, что там, впереди,— спрыгнув с коня, сказал он,— иначе можем напороться на фашистскую заставу. Ждите, скоро вернусь.

И сразу исчез в темноте. Снова он появился минут через сорок, когда оба Александра, Ильящук и Семенков, уже начали волноваться из-за затянувшегося отсутствия комиссара.
— Лошадей придется отвести в сторону и привязать,— объяснил Сергей Тимофеевич,— Надо как можно осторожнее пройти мимо вражеского поста на дороге. За ним — землянки, в которых живут старики, женщины и ребятишки. Оказывается, каратели дотла сожгли всю их деревню Выгоноще.
— Хотите найти среди жителей проводника? — догадался Ильящук.
— Для этого мы и пришли сюда,— коротко ответил Самарин.

Мимо вражеского поста проскользнули, как тени, так близко, что, казалось, можно было рукой дотянуться до мерцавшего в темноте огонька сигареты, которую курил часовой. Дальше потянулись приземистые, как холмики на ровном поле, землянки, откуда не доносилось ни звука.

Пришлось Сергею Тимофеевичу постучаться в первую же из них. Кое-как сколоченную из досок дверь открыла женщина.
— Что надо? — сердито спросила она.
— Потише, пожалуйста,— прошептал Самарин,— Скажите, в деревне много фашистов и полицейских?
— Вы, значит, наши? — Голос женщины сразу потеплел.— Днем этих сволочей полно было, сколько теперь, не ведаю. А вы пройдите в четвертую от моей землянки, в ней Павел Федорович Саутин живет. Он, добрые люди говорят, со здешними партизанами связан.

Павел Федорович словно дожидался прихода ночных гостей: несколько слов Самарина, и Саутин все понял. Он не только подробно рассказал об обстановке в своей деревне, но и о том, что знал о гитлеровском гарнизоне в Телеханах.
— В этом гарнизоне,— говорил партизанский разведчик,— тоже почти никого не осталось. Немцы и полицейские сидят как на горячих углях, пуще огня боятся, не придут ли партизаны.
— Можно ли к Телеханам подобраться поближе? — поинтересовался комиссар.
— Я с вами нашего хлопчика пошлю, Семена Ланца,— ответил Павел Федорович.— Ему не впервой в разведку ходить.

Оставив Ильящука и Семенкова для наблюдения поблизости от сожженной деревни, Самарин с Семеном Ланцом направились в сторону Телехан, обогнули их и приблизились к вражеской заставе на дороге, ведущей к деревне Озаричи. Метрах в пятидесяти выбрали место поудобнее, улеглись и принялись наблюдать за тем, что происходит на заставе.

Начинало светать, и было отчетливо видно, как к ней направлялись два патрульных.
— Ну что ж, пора,— прошептал Сергей Тимофеевич и первой короткой автоматной очередью полоснул по патрулям, второй — по заставе.
В Телеханах мгновенно поднялся переполох, и когда Самарин с Ланцом возвратились в Выгоноще, оказалось, что находившиеся там гитлеровцы час назад умчались на помощь «подвергшемуся нападению партизан» гарнизону в Телеханах.

Путь на запад, в Брестскую область, бригаде имени Флегонтова был открыт!

 

 

 

Об авторе