Дядя Лёня - мой герой – Электронная книга ПАМЯТЬ

Кто они – герои войны? Откуда они берутся? Как выглядят? Что собой представляют? Какие они вообще?

В нашей семье такой герой войны – это мой дядя Лёня, ЛЕОНИД НИКОЛАЕВИЧ ГОРОДЕЦКИЙ, Лёник – так называли его в нашей семье.

Каким он был? Об этом я и спросила своих родных – его детей, внуков, его племянников.

И вот их ответы: добрый, добряк, интеллигентный, пчеловод, с сияющим взглядом, трудолюбивый, уютно молчаливый, комфортный в общении, рассеянный, широко щедрый, интересный рассказчик, никому не причинивший зла ни действием, ни словами.

Как видите – обычный человек со своими положительными чертами и недостатками… и уж на редкость был мирным, незлобивым человеком. Мне так хочется, чтобы и другие тоже полюбили его так же, как и мы, его родные.

Несмотря на его миролюбивый характер, пришлось Леониду воевать, принимать участие в боевых действиях против фашистской армии, отвоёвывать для нас свободу и мирную жизнь. Но не с начала войны призвали его в советскую армию. Пришлось повидать ему, как и другим мирным жителям, и горести войны – проживая в голоде и холоде, в страхе за собственную жизнь, за жизнь родных на оккупированной фашистами территории Осиповичского района, на станции Лапичи.

Леонид был старшим из четверых детей в семье Городецкого Николая Михайловича, родился он в августе 1923 года на хуторе Поповка (сейчас – агрогородок Ручей). Внешне дядя Лёня был очень привлекательным человеком даже уже в зрелом и более старшем возрасте: среднего роста пропорционально сложенной фигуры, с мягкими пышными волосами, красиво очерченными пухлыми губами и с каким-то невероятно сияющим взглядом голубых глаз.

На него всегда возлагалась надежда родителей в помощи младшим детям, будь то участие в обеспечении семьи продуктами земледелия либо в получении образования младшими сёстрами. Когда началась война, ему не было ещё и 18 лет, а вся семья Городецких, за исключением отца-железнодорожника, оказалась в немецкой оккупации в первые же дни войны, ведь ко 2 июля 1941 года немцы захватили уже всю территорию Осиповичского района.

Тяжелой оказалась эта жизнь под немцами, особенно если учесть тот факт, что перед самой войной отец Николай Михайлович Городецкий купил в деревне Буда Целянская большой новый дом, перевёз и заново сложил этот дом на станции Лапичи. Только вот сам глава семейства был отозван на работу на станцию Тернополь Львовской железной дороги и уехал. Вот Леонид и остался за старшего в семье на всё долгое время оккупации…

В строительных хлопотах по перевозу дома посадить огород, засеять поле злаками не успели, правда, скотину держали, корову норовистую… Да и дом толком не был пригодным для проживания – в нём еще не успели сложить печь, настелить полы, стояли практически голые стены. Семья же пока проживала в здании станции, где было выделено помещение для размещения семьи дежурного по станции, каковым являлся глава семьи Городецких. Когда пришли немцы, то для квартирования немецких офицеров было выбрано как раз здание станции. Ну а семью: мать Ольгу Даниловну, сыновей Леонида 17-ти и Николая 13-ти лет и дочерей 15-летнюю Людмилу и 8-летнюю Нилочку немцы выгнали жить в недостроенный дом. Так и пришлось выживать в холодном доме, на земляном полу, не имея достаточного количества хотя бы продуктов растениеводства, хлеба, овощей…

Тем не менее мать нашла в себе мужество прятать от немцев в этом доме красного командира, да и дети сумели хранить эту тайну, разделяя с ним всё то, что имели и сами. Вот как описал это время в своей автобиографии дядя Лёня: «Я с матерью, младшим братом и двумя сёстрами остались в оккупации на ст. Лапичи Лапичского с/с почти без средств существования. Помощь оказывали братья и сёстры отца … В период с июля 1941 по 1942 год наша семья, под угрозой смерти, укрывала офицера Красной Армии до его ухода в партизанский отряд, который с нами поддерживал связь и давалось ряд заданий разведывательного и другого характера».

Надо отметить, что до войны в километре от станции Лапичи располагались части Красной армии, расположен был военный гарнизон, казармы для солдат, дома для семей офицеров. С началом войны эти покинутые советскими войсками казармы и дома заняли немецкие войска, расположился немецкий гарнизон. Там же была организована столовая, овощехранилище, медпункт, конюшня и другие вспомогательные помещения для жизнеобеспечения гарнизона.

Со слов моих родных, спустя некоторое время от начала оккупации немцы стали вербовать, а потом и насильно отправлять в Германию на принудительные работы мирное население. Угоняли даже подростков, а их родители всеми правдами-неправдами старались спасти своих детей от немецкой неволи. Непросто это было сделать, но Леониду во избежание насильственного угона удалось устроиться на работу сторожем в немецкое овощехранилище. В один из дней Лёня пришёл с работы домой и заявил своей матери, что видел, как другие рабочие потихоньку от немецких охранников уносят домой в целях пропитания немного картошки с овощебазы. Тогда Ольга Даниловна изнутри широких штанин Лёника пришила длинные до низа штанов карманы, в которые сын прятал картошку, и таким образом приносил её домой, мало-мальски обеспечивая хоть таким образом свою семью.

Тут вроде бы как не по теме, но мне хочется рассказать, на какие ухищрения приходилось идти местному населению для того, чтобы выжить в невероятно трудных условиях немецкой оккупации при отсутствии достаточного количества продуктов питания, и какой же всё-таки наш народ находчивый. Таких не победить, нееет!

Рассказала мне моя мама Гоман Людмила Николаевна, сестра Леонида: «К началу войны мне было пятнадцать лет. А работала в офицерской столовой одна официантка. Она попросилась к маме жить в нашем доме, мы ей отдали одну комнатку, маленькую. Вот поработала она в столовой и говорит маме, мол, пришли ко мне в столовую Лилю (таким было домашнее имя моей мамы) с бидончиком. И объяснила, что немцы разрешают выносить и забирать домой из столовой чай. Просто чай. Но охранник обязательно проверяет, что именно ты выносишь. Я пришла в столовую к официантке, она насыпала до плечиков бидончика сахар! и сверху залила чаем. Чай полностью покрыл сахар, и его не было видно. «Неси!» – сказала мне эта официантка (ну не помню я, как её звали, совсем не помню)… Я и пошла с замиранием сердца, а внутри всё колотится от страха быть разоблачённой. Немецкий часовой остановил меня и жестом велел открыть крышку бидончика, проверил, но ничего запрещенного не увидел и отпустил меня идти домой. А потом дома мы этот чайно-сахарный раствор выливали на плоскую поверхность и высушивали. Так у нас и был сахар.» «Ещё, – продолжает мама – уже перед приходом наших войск немцы отобрали у людей и стали угонять в Германию коров и другой скот. А наша корова была с норовом, упрямая, всегда шла рядом со стадом, но поодаль, не в стаде. Она и убежала от немцев, прибежала домой, такая вот умница была, кормилица наша.»

Когда в 1944 году части Красной армии стали оттеснять гитлеровские войска с оккупированной территории, завязался бой у станции Лапичи. Всюду раздавались взрывы, летели снаряды, от них загорелись почти все дома, было страшно. Население станции бросилось прятаться в лес. «Летит-свистит снаряд – вспоминала мама – мы сразу все валимся на землю, и корова тоже ложится. Встаём, бежим дальше, опять снаряд, опять падаем, и корова опять падает. Так и добежали до леса. А когда всё закончилось, и мы смогли вернуться на станцию, то оказалось, что все дома сгорели. На всей станции Лапичи остался несгоревшим только один наш дом, причём загорелась привязанная к стене дома лестница, а потом сама по себе потухла… Вот всем людям негде было жить, и в нашем доме некоторое время всё население станции жило – на полу постелили солому, и все так спали. А молоко, которое давала корова, тоже распределяли на всех жителей. Когда мы ели (а что было есть? – картошку), мама нам говорила: «Вы не запивайте, а только губы макайте в молоко»… Но потом постепенно люди начали строить, кто деревянные дома, а кто и землянки для проживания и уходили от нас».

Леонид в 1944 году ко времени освобождения Беларуси уже достиг призывного возраста и готовился стать красноармейцем. Одна из племянниц Леонида Светлана Городецкая вспоминает рассказ дяди Лёни о том, как он поставил во дворе дома стол (а дом стоял прямо почти на улице) и стал записывать на фронт добровольцев, а в один из дней он записал в эти списки и себя и пошёл воевать с фашистами.

Так Леонид Николаевич Городецкий попал в действующую Красную армию и был отправлен на фронт в составе 48-й пехотной армии. Случилось это 15 июля 1944 года. Вначале был стрелком в 409-м стрелковом полку 137-й стрелковой дивизии, но в августе 1944 года был ранен и до октября 1944 находился на излечении в госпитале, после чего зачислен в 146-й стрелковый полк. В составе этого полка участвовал, как стрелок, в боевых действиях на Кенигсбергском направлении, где и встретил окончание войны. Кстати, ранение оказалось непростым, позже давало о себе знать, и уже в пенсионном возрасте в связи с ранением получил инвалидность, был инвалидом Великой Отечественной войны, неоднократно лечился в госпитале инвалидов ВОВ.

В дальнейшем Леонид служил в 63-м авиационном полку, хорошо зарекомендовал себя как толкового и ответственного военнослужащего, и был направлен на учёбу в 1-е Московское военное авиационное училище связи, где получил специальность военного метеоролога. Однако связать свою судьбу с армией ему не удалось: несмотря на успешное окончание училища, по ложному доносу одного из местных жителей с последующей проверкой фактов воинское звание ему присвоено не было. Тот донос был письменно опровергнут органами власти, однако пока проходила проверка по факту доноса, время было упущено… Из армии Леонид демобилизовался, а свои знания и умения применил в гражданской жизни, стал метеорологом, заведовал метеостанцией в г. Костюковичи. Кстати, позже он окончил еще и педагогический институт в г. Могилёве, был преподавателем.

Дядя Лёня получил за свои военные заслуги медали «За взятие Кенигсберга», «За победу в Великой Отечественной войне», орден Отечественной войны II степени, а также награждён многими юбилейными медалями.

Но скромный человек на то и скромный, чтобы не бравировать своими заслугами, своими наградами, а дядя Лёня был именно таким. Не очень-то он любил рассказывать о войне, о ранении, о медалях. Но мы-то, его родные, знаем об этом, гордимся им и любим, вспоминаем!!!

Мне хочется рассказать ещё и о послевоенной жизни дяди Лёни, ведь он прожил довольно долгую жизнь длиной в 82 года и всегда был для своих родителей, брата, сестёр, для своей собственной семьи опорой, помощником, советчиком и просто душевным человеком: рассудительный, много знающий, авторитетный и бесконечно добрый.

В 1948 году дядю Лёню направили на работу в г. Пинск. В Пинске была фельдшерско-акушерская школа, и родители отправили туда для получения медицинского образования его сестру Людмилу (Лилю). 4 года брат с поступившей на учёбу сестрой жили вместе, арендуя квартиру – полностью на деньги Леонида, ведь у родителей не было средств на учёбу дочери. Жизнь была нелёгкой, сестре Лиле приходилось ходить на занятия «в Лёниковых ботинках», но всё же она всегда с гордостью заявляла: «Брат выучил меня!»

Не успела Лиля уехать по распределению на работу, как родители отправили к Леониду на учёбу младшую сестру Нилу, да только Нила не смогла сдать успешно экзамены, не прошла по конкурсу… Тут и проявился у мягкого скромного Лёника характер настойчивого и добивающегося своей цели дипломата… Эту историю его сестра Нила вспоминала так: «Папа сказал Лёнику: «Как хочешь, но ты должен добиться, чтобы её (Нилу) взяли на учёбу». И Лёник пошёл к директору. Не знаю, что он говорил директору, но меня записали как дополнительную на тот случай, если кто-то из поступивших студентов не явится к началу занятий. На моё везение, так и случилось, осенью меня зачислили в это училище на учёбу!» Вот так Леонид и поспособствовал получению образования обеим своим сёстрам.

Дядя Лёня увлекался пчеловодством. На мой взгляд, пчеловодом он был отменным, как говорят: «от Бога». Пожалуй, мои первые детские воспоминания о нём как раз и связаны с пчёлами и пасекой.

«Жаркое летнее солнце, зной испаряется с земли дрожащими струйками горячего воздуха, вокруг лес с его неповторимыми ароматами и небо – яркое, синее, распахнутое навстречу земле… Меня в Костюковичах взяли на лесную пасеку «качать мёд», ура! Что это такое, я даже не представляла, я никогда и на пасеке-то не была… Нас с тётей Аней, женой дяди Лёни, и двоюродной сестрой Таней, его дочерью, отправили в маленькую дощатую будку с стоявшей внутри металлической бочкой с ручкой, и дверь закрыли. Дядя Лёня в каком-то балахоне и смешной шляпе с полями и сеткой принёс рамочки с сотами в нашу будку, а тётя Аня стала ножом срезать верхнюю часть восковых сот, Таня ей помогала. Я ничего этого не умела делать, но мне всё же дали попробовать тоже срезать верхушки этих сот. А потом началось самое интересное: когда стали вращать ручку на бочке, куда вставили рамки, из сот начал вытекать мёд. Даже не вытекать, а брызгать во все стороны, ударяясь в стенку бочки какими-то живыми, искрящимися струйками, приведя меня в состояние неописуемого восторга. Это было здорово, это было так чудесно весело, и это зрелище завораживало.

Вечером я забросала дядю Лёню тысячами вопросов о пчёлах. С какой же любовью он о них рассказывал: о том, какие они трудяги, какие умные, как удаляют взмахами крылышек излишнюю влагу из мёда в сотах! Я даже словила себя на мысли, что он ими гордился! И позавидовала ему в тот момент, позавидовала его увлечённости, его уважению к пчёлам и его обширным знаниям. Эти мои чувства остались со мной на всю жизнь.»

Занятие пчеловодством было не только увлечением, но и приносило в семью Городецких ожидаемый доход. Ведь в семье подрастали двое дочерей, и деньги были просто необходимы, особенно во время получения девочками высшего образования: Валя училась в Москве в Московском авиационном институте, а младшая Таня – в Минске, в Белорусском политехническом…

Несмотря на скромный достаток в семье, дядя Лёня был щедрым, любил делать приятное. Я помню, что он всегда покупал большущий кулёк конфет для нас, приехавших в гости племянниц, а тётя Аня, угощая родных и знакомых мёдом, говорила, что «мёд надо наливать до самых-самых краёв банки, чтобы угощение не казалось неполным».

После выхода на пенсию вернулся дядя Лёня из Костюковичей в свои родные края, в отчий дом на станции Лапичи. И там тоже он создал пасеку, занимался пчеловодством.

Вспоминают его внучатые племянницы Наташа и Юля: «В Лапичах на летних каникулах возвращаемся мы с танцев-посиделок, ночных прогулок домой под утро, а дедушка Лёня сидит и всю ночь напролёт сколачивает новые ульи! Оказывается, вывелось много новых пчелиных семей, и надо всех их расселить по домикам, которых было недостаточно… такое вот трудолюбие и забота. А когда один из сопровождавших парней заметил вылетевший и повисший на дереве пчелиный рой, дедушка Лёня, будучи уже в преклонном возрасте, снял этот рой и без всякой меркантильности отнёс тому парню, мол, ты же нашёл – забирай себе, это твоя добыча».

Вот и выходит, что не рассказами, а своими поступками дядя Лёня был примером и для своих сверстников, и для нас, его потомков.

Говорят, что человек жив до тех пор, пока жива память о нём в сердцах людей. А память о моём дяде Городецком Леониде Николаевиче, я уверена, будет жить и передаваться последующим поколениям всегда.